Контекст

Леонид Якубович: Главнее, чем зритель на свете ничего нет

Статьи
Мировые Лидеры: Леонид Аркадьевич, мы беседуем накануне премьеры спектакля с Вашим участием в Новом театре под руководством Эдуарда Боякова. Поэтому первый вопрос. Что для Вас на первом месте: телевидение или театр?

- Существует много видов лицедейства или публичного выступления, к которому можно отнести что угодно, как театр, кино, выступление на политическом форуме, не имеет значение – это все лицедейство. Все эти виды искусства имеют свои плюсы и минусы, но главное из них, конечно, театр. Театр – это абсолютная правда воспроизведения. Имеется ввиду, что театр – единственная форма, где то, что мы видим происходит здесь и сейчас.
Телевидение – это может быть монтаж, можно кое-что исправить, чуть переделать. Театр не допустит этого ничего. Театр – это здесь и сейчас, то, что вижу – происходит здесь. Это касается слова, звука, эмоций – всего чего угодно. Поэтому в основе любого лицедейства лежит театр.

МЛ: Вы себя более органично чувствуете в театре или на телевидении?

Прямой эфир конечно есть и на телевидении, но все равно, подспудно есть ощущение, что, если что-то пойдет не так, это все можно исправить.

То, что происходит в театре должно происходить в тот же момент, это нельзя исправить или переделать. Может быть, поэтому театр так привлекателен. Кроме всего прочего, телевидение чем хорошо: если мне что-то не нравится, я могу встать и пойти пить чай. Если же в театре мне что-то не нравится, так не получится.

Телевидение – мой домашний товарищ, он у меня дома и существует вместе со мной. Это мое времяпрепровождение, оно не требует от меня особого напряжения. А театр изначально был создан для прямого общения между зрителем и тем, кто стоит на сцене. Это было всегда: от площадного действия в Древней Греции, до действия, которое происходит внутри сцены сейчас. Это совершенно потрясающий вид искусства, который дает возможность сопереживать тому, что происходит на сцене. Все точно, как в жизни. Мы реагируем на то, что происходит прямо на наших глазах, а только потом оцениваем, правильно это или неправильно, плохо это или хорошо, все – потом. Это и есть театр.

МЛ: А что Вас привлекает в работе в студии на телевидении?

Я столько времени пытался внести в то, что я делаю на телевидении – театр. Это касается всего. Наша группа сейчас работает почти по-театральному. У на практически не бывает пауз. Если съемка назначена на 12, то ровно в 12 она и начнется. Не в половину первого, не в 10 минут, а ровно в 12. Потому что в студии сидит зритель. Они пришли все вовремя, чтобы участвовать в нашей передаче. Это мое внутреннее правило, и я считаю, что так правильно. Потому что главнее, чем зритель на свете ничего нет. И я счастлив, что так уж повелось. Такое правило было заведено раз и навсегда, и об этом знают все и не спорят с нами. Может быть это не самое главное, но это составная часть уважения к искусству, которым мы занимаемся. У нас во время записи практически не бывает стопов, не бывает остановок. И зритель об этом знает. Другое дело монтаж – это возможность исправить, если что-то пойдет не так. Это бывает очень редко, но бывает: технические накладки, свет, звук. Пока техника несовершенна, может быть в 30-м веке все будет идеально, и не нужно будет контролировать, но пока техника – есть техника. Я всегда предупреждаю зрителей до начала, и они понимают, что это не наш каприз или наше нежелание работать. Такая искренность со зрителями, может быть от того, что я привык так работать в театре, и там не бывает по-другому. Эти все маленькие детали и договоренности и приводят к тому удивительному чувству доверия, которое возникает, если мы так себя ведем со зрителем. Это чувство доверия и приведет к тому выражению благодарности, которое называется аплодисменты. Это все вместе – большая сложная конструкция, которая приводит (или не прводит) к тому, что называется в театре Успех.

К счастью, люди, которые выходят на сцену, настоящие артисты, они это прекрасно понимают. И это отношение к театру, к храму искусств, не зря так его называют, это то, что нас объединяет. В театре возникает то единство, и это главное. Пускай недолго, на два с половиной часа, но важно это единство не потерять. Театр – это основополагающее в искусстве.

МЛ: Как Вы относитесь к тому, что люди, приходящие на спектакли, все равно, нехотя сравнивают Вас с вашим телевизионным амплуа? И нужно некоторое усилие, и время, чтобы привыкнуть, принять другой образ?

- Ужасно! В спектакле Боякова "Лавр" я об этом много раз думал. Хотя все меня отговаривают и успокаивают, что все хорошо. Один из монологов, который я произношу в этом спектакле на ступеньках, практически рядом с сидящими в первом ряду. И я не могу отделаться от мысли, что, даже если за гримом меня не узнать, то мой голос все равно слышно. Мне просто приходится переламывать себя, преодолевать эти мысли.


МЛ: Про спектакль "Лавр" я читала много восторженных отзывов. Теперь Бояков предложил вам роль в Новом театре. Насколько мне известно, вы будете играть жестокого графа в спектакле по произведению Лескова "Тупейный художник". Как такое возможно? Не могу представить Вас в таком образе. Кроме того, скоро выйдет и еще один спектакль - "Скупой". Раскройте секрет, кого вы там играете?

- Для меня главное совсем не это. Поскольку Бояков затеял очень серьезную постановку по пьесе Мольера "Скупой". Но кроме всего прочего, это очень трудная для восприятия, я бы сказал, немного неповоротливая пьеса. Ее очень много раз пробовали, но не часто воплощали на сцене по разным причинам. Мне предложили попытаться чуть-чуть изменить композицию, трактовку. С подачи режиссера я выступаю в этой пьесе не только в главной роли, а еще и как человек, который занимался литературной обработкой материала. Эта работа для меня очень важна.

Что касается спектакля "Лубянский гример", честно говоря, я, когда пришел на первую репетицию, и понял, что хочет режиссер, честно – я оторопел. Было бы хорошо, чтобы мое удивление, в хорошем смысле этого слова, передалось зрителям. Это удивительно, что он придумал. Это такой спектакль "на коленках". Все будет происходить в знаменитом особняке Чертковых, с которым я знаком с детства, раньше там было общество "Знание".

МЛ: Вы говорите о тексте или об иммерсивной составляющей спектакля? Это не портит текст?

- Я говорю о сценографии. От режиссерской задумки следует и то, как будет подан этот текст. Скорее это будет спектакль по мотивам повести Лескова, чем точное воспроизведение самого произведения. Это просто вызывает удивление! Как только то или иное может прийти человеку в голову? Что только не преподносит нам человеческая фантазия. Иногда я завидую, иногда просто удивляюсь. Эдуард Бояков бесспорно большой режиссер, и большое удовольствие мне с ним работать. При том, что я пока не посвящен в то, как будет происходить все действие, но то, что увидел и в чем принимал участие – невероятно любопытно. Думаю, что это будет по крайней мере интересно и неожиданно и для зрителя.

МЛ: Какую роль Вы бы еще хотели сыграть? Главная, на Ваш взгляд, роль?


 - Для меня это вопрос, на который нет ответа. Я бы сказал: "Хочу все!" Это юношеский максимализм, который присутствует у любого актера. Не смотря на миллион ограничений, подхожу я на эту роль или не подхожу, с полным пониманием того, что есть вещи, которые мне сыграть просто не дано по определению. Но жутко хочется все. Этот голод на работу сидит во мне всегда. Я вообще все хочу. Я без работы плохой, это знают все. Когда много работы – я чувствую себя замечательно.

МЛ: Не может быть такое, чтобы Вы были не востребованы. У Вас и театр и телевидение. Если бы пришлось, наоборот, отказаться от чего-то, чтобы Вы выбрали: театр или телевидение?

- В субботу у меня съемки, "Поле чудес" продолжает сниматься. Просто так взять и отказаться от чего-то не получится. Это неправомочный разговор. Я в данном случае нанятый актер. Я не смогу повернуться и уйти по многим причинам. На первом канале я с 1966 года, если считать и КВН. Во-первых, есть группа, на телевидении от меня, от моей работы зависит целый коллектив.

Оставил бы я телевидение ради театра – никогда не думал об этом. Просто никогда себя об этом не спрашивал, до сей поры я довольно легко совмещаю одного с другим. Я и до этого играл в спектаклях, в антрепризе, мы ездили и на гастроли. Я так распределяю работу, чтобы это не мешало мне. Но если бы это был репертуарный театр, тогда пришлось бы выбирать.


МЛ: Вы сказали, что Вы – нанятый актер на телевидении. Но позвольте не согласится. Я видела оригинальную американскую передачу, по франшизе которой было выпущено "Поле чудес". Там же совсем другое. По-моему, ничего общего.

 - Когда мы планировали еще с Владом Листьевым, как будет выглядеть передача, мне казалось, что она не будет иметь долгой "жизни" в том виде, в котором она пришла из США. Надо было что-то перепридумать в этой истории. Я убедил его, что "Поле чудес" - это не ВО ЧТО ИГРАЮТ, а вся эта история про ТЕХ, КТО ИГРАЕТ.  Это история про людей, про то, что мы рады всех видеть у себя в студии. Дело не в призах и в выигрышах. Дело в том, что можно поцеловать маму, передать привет бабушке, получить удовольствие и доставить удовольствие родным, которые на тебя смотрят. С этой точки зрения все стало на свои места. Поэтому все и довольны. Тут ведь понимаете, камера, это такая штука… Я не знаю людей, только за редким исключением некоторых актеров, которые остаются перед камерами естественными. Есть, но очень редко такие актеры, которые правдоподобны всегда. Такой какой он в жизни – такой он и на сцене. Например, Саша Панкратов-Черный, ему не нужно играть. Он такой и в жизни. Это очень редкое качество. Поэтому надо понимать, что люди, которые приехали на передачу никогда не были на телевидении. Во-вторых, им даже в страшном сне не приходило в голову выйти в студию.

Уверяю вас, непрофессионалу оказаться в студии перед камерой, да еще когда сидит зритель! Это такой стресс, что даже иногда ноги отнимаются. Значит, нужно каким-то образом мгновенно дать понять, что вас тут все любят, что все нормально. У меня есть три минуты, чтобы посмотреть в глаза и понять, что происходит, кто передо мной. Я вхожу в комнату, где участники шоу расположены, ровно за три минуты до начала. За это время мне нужно дать им понять только одно, что я абсолютно такой же, как они. Более того, дать им понять, что в своей работе они талантливее меня во много раз. Просто моя работа публичная и ее видно. А то, что они делают, не видно, так случилось, но это единственное, что отличает нас друг от друга. Если мне это удается сделать, то дальше они ведут себя так, что редко где себя так ведут участники шоу на телевидении. Они смеются, получают удовольствие, их не очень волнует выигрыш или проигрыш. А то, что в дополнение к этому он может выиграть все, что угодно, включая машину – отлично!

МЛ: В заключение давайте вернемся в театр. Как Вы считаете, нужно ли искусственно привлекать, заманивать молодежь в театр? Нужно ли подстраиваться актерам и режиссерам под модные фишки?

 - На мой взгляд, в искусстве есть только две категории: "нравится" и "не нравится", и нет других. Остальное все для критиков и искусствоведов. Зритель руководствуется только этим правилом: "нравится" – "не нравится". Он очень редко сможет объяснить, что именно ему не нравится. Но фальшь он почувствует мгновенно. Также как любой человек в жизни сразу почувствует, что что-то не так. Это называется доверие. Есть люди, которым ты доверяешь сразу, а есть люди, которым не доверяешь. А почему? Это эмоция. Мы сотканы из эмоций, слова вторичны. Потому что сначала мы что-то чувствуем, и это чувство превосходит любое слово. Словами можно обмануть. Вот чувствами обманывать нельзя никак. Не получится. С этой точки зрения, отвечая на ваш вопрос, не правильно говорить: подстроиться под кого-то в театре. Надо быть искренним в театре. Чувствуешь, понимаешь, знаешь, кто пришел, для кого играешь спектакль. В детском театре одни спектакли, во взрослом – другие, и это не смешивалось никогда. Ровно так же, все мы, до единого человека в мире, выросли на мультиках, выросли на сказках. Это не хорошо и не плохо. Это так, по-другому не будет. Восприятие сказки – это маленькое чудо. А человек, тем более ребенок, без сказки жить не может. А каждый ребенок верит в чудеса, потому что так устроена жизнь. А самая красивая на свете женщина - мама, самый сильный – папа, и по-другому не будет. И очень хорошо. Может быть, к сожалению, это уходящее представление о жизни. Но оно с самого начала воспитывает человека, и не дай бог разрушить это. И дальше самый красивый дом – мой дом. Самая лучшая страна – моя страна. Из этого рождается патриотизм. И рождается он в детстве от того, что хорошо, от чувства прекрасного. Вот и театр – это всегда чувство прекрасного, даже если это драма. Это не имеет значения. Правда искусства, правда театра всегда сильнее, чем правда жизни. И это хорошо. И это никогда не должно подвергаться сомнению.

Беседовала Алиса Романова - Журнал МИРОВЫЕ ЛИДЕРЫ