Эдуард Бояков - российский театральный режиссер, педагог и продюсер, инициатор знаковых культурных проектов, в том числе фестивалей «Золотая маска», «Новаядрама», Пасхального фестиваля, основатель культового экспериментального театра«Практика», «Политеатра», худрук МХАТа им. Горького (2018-2021 гг). В конце прошлого года он открыл для себя новую страницу в биографии, став создателем и художественным руководителем Нового театра. Поклонников многогранного таланта режиссера в скором времени ожидают новые спектакли, фильм, книга и Школа нового театра, в которой Бояков собирается воспитывать будущих театральных лидеров.
ТЕАТР
Если говорить о том, как я пришел в театр, то здесь большая заслуга моего учителя Эльмиры Юсуфовны, которая у нас в школе преподавала английский. Она была молодой девушкой,двадцати с небольшим лет, только что окончившая университет, любившая и чувствующая английский язык и европейскую культуру. Восхищение западной культурой в 70-е годы было полным и безоговорочным. И современная рок-музыка, и европейский кинематограф, и великий американский роман– все это она несла нам, и это было действительно ошеломляюще для подросткового сознания. Она очень вдохновляла нас, подростков, и способствовала тому, что мы примеряли на себя роли из других культур, из других цивилизаций, из других языков. Мы себя чувствовали героями этих песен, баллад, которые пели музыканты «Лед Зеппелин» на английском языке. И вот это перевоплощение, я думаю, было первым толчком к театру.
Учеба была тесно связана с театрализацией. Изучение английского языка заключалось не просто в заучивании каких-то стихов и текстов, но и в разыгрывании сцен из спектаклей. Помню, мы играли какие-то детские сказки, что-то из английского фольклора или классической английской литературы, того же Диккенса – что-то самое простое.
Сама по себе театральная практика, театральная антропология имеет сильнейшее влияние на людей. Это нечто невероятно важное, ценное и полезное. Дети обязательно должны проходить через театр, который очень серьезно воспитывает. Он учит нас чувствовать другого человека, примерять на себя какие-то роли. Так что можно сказать, что изучение иностранного языка, пожалуй, оказалось главным импульсом, который привел меня в театр.
ДРУГИЕ БЕРЕГА
Первой страной, которую я посетил, стала ГДР. Это было в 1988 году, когда я учился в университете в Воронеже. Моя близкая-близкая подруга была в отношениях с моим близким-близким другом. Друг был из Сирии, а подруга из Германии, и она меня позвала в свою семью.
Семья была профессорская. Мать преподаватель университета, а отец теолог, протестантский ученый, не священник, а именно ученый, изучающий теологию и преподающий ее. Это было еще до падения Берлинской стены, которого в то время никто даже не мог предположить. Восточная Германия, родина Баха, Берлин - впечатления были очень сильными...
Потом я окончил университет, и в течение каких-то нескольких месяцев меня вынесло в пространство международного бизнеса. Я стал человеком абсолютно космополитичным. 70-80 зарубежных командировок в год - чаще, чем раз в неделю.
Приходилось летать по всему миру. Несколько лет жизнь была очень-очень активная. Начало90-х для всей России было временем, когда каждый открывал какие-то аспекты новой жизни.
Я занимался международными финансами, работал в разных компаниях. Мы были нужны государству для того, чтобы интегрировать бывший Советский Союз в новый международный экономический контекст. Тогда к нашей стране был огромный интерес, огромная надежда у всего мира. Очень многие люди думали, что холодная война закончена, теперь наступит эра благоденствия. Теперь все будет хорошо, честно, справедливо и так далее.И естественно, мы, еще со школьных лет влюбленные в западную культуру, рок-музыку, надеялись, что Запад нам принесет вот это «prosperity», эту свободу, процветание, весь этот прекрасный мир – от рок-н-ролла до промискуитета. Никакой семьи, полная свобода в отношениях с девушками... Это такая подростковая болезнь – «бумерит», как ее называет мой любимый американский философ Кен Уилбер. То есть, не преодоление детских комплексов, инфантилизм - общая болезнь моего поколения. И избавляться от этого было очень сложно.
АМЕРИКА
Америку в то время я знал намного лучше, чем Россию.
Мои друзья шутили: ты так хорошо знаешь американскую политическую географию, ты не шпион, случайно? В США я был почти везде:Ниагара, Массачусетс, Северный Бостон, Нью-Йорк, Вашингтон, Балтимор, Филадельфия, Флорида, Атланта, Средний Запад, Лос-Анджелес, Сан-Диего - мог проехать 20 штатов за один присест. Америка очень разнообразная страна, в этом отношении. Она похожа на Россию. Это удивительное пространство, где есть и одноэтажная Америка, и Атлантик-Сити с его казино, и Нью-Йорк с его Манхэттеном.
Я легко мог объяснить, как с 30-й улицы дойти до какого-нибудь театра, или от универмага Macy’s до Хадсон-стрит. Вот перекресток Бродвея, вот мой любимый магазин, вот моя любимая галерея, вот мой любимый клуб, вот еще другой клуб, вот пятый, вот десятый…
Было полное ощущение, что ты в центре мира, а вокруг много хороших друзей, с которыми тебе очень интересно. Это и крупный культурный чиновник, к которому я мог приехать в одну из башен-близнецов, чтобы просто пообщаться, и руководитель Фонда Рокфеллера, который потом приезжал ко мне в Москву, и мы вместе много раз обедали.
Все это сперва было мною любимо. А потом начался процесс разочарования и понимания изнанки. Вот ты заходишь в лифт, видишь широко улыбающегося человека, и думаешь: а почему у нас люди такие угрюмые? Но проходит время, годы, и начинаешь понимать, что у людей за душой. Ты видишь, что за этой улыбкой нет искренности, нет реальной открытости, нет той душевности, которая так часто поражает в русских людях. Ты начинаешь видеть суть - лицедейство, фальшь. Эгоизм и индивидуализм, которые являются обратной стороной той свободы, при которой человек, возводя ее как высшую ценность, становится свободным от Бога, от родины, от обязательств перед семьей, перед предками…
Был ли у меня соблазн остаться в Америке? Да, конечно! Я думал об этом. Но бомбардировка Югославии, Белграда для меня стала водоразделом. Я не мог поверить в то, что эта свободная западная цивилизация способна на такое. И у меня в жизни началась новая фаза.
ЗАНЗИБАР И ИНДИЯ
Я видел, как много западных людей, которые мне интересны, как много моих друзей-художников разочаровываются и отходят от западных реалий, бегут в йогу, в медитацию, в Индию, в Китай, в Африку. Я тоже такой путь прошел, весьма агрессивно осваивая эти территории.
2004- 2005-й год. Это было время, когда мои театральные занятия позволяли ненормированный рабочий день. Я работоголик, и работа для меня это 24 часа в сутки. При этом я мог позволить себе летом на несколько месяцев уехать куда-нибудь на побережье Индийского океана и провести там два-три месяца. И это были не традиционные туристические поездки.
Я просто приезжал и жил на Занзибаре - любимейшее место, одно из самых лучших на планете. Я жил в самом центре Стоунтауна, города с удивительной историей, комбинацией индийского, арабского, африканского и английского влияний. Когда эти четыре фактора соединяются, они действуют в таком динамическом равновесии. У меня до сих пор там очень близкие люди, связи, какие-то отношения, мы там чуть ли не бизнес запускали... Мой близкий друг из Англии сделал на Занзибаре успешный международный музыкальный фестиваль, который до сих пор существует. Это один из главных этнофестивалей в мире.
Потом я долгое время жил в Индии. Это удивительная страна. Она может обманывать так, как ни одна другая. Приезжаешь и видишь там нищих на улицах и думаешь, что это просто какой-то трэш, ужас. А потом тебе говорят: это второе место в мире по количеству долларовых миллионеров, или: там самое большое количество сокровищ вообще на планете.
А как это? А так: Индия может спрятаться. У нее удивительная древняя и очень сокровенная культура. Двое моих детей - сын и дочь десятии пяти лет - родились в Индии, высоко в Гималаях. Мы жили в деревнях, где, я думаю, после английской колониальной администрации вообще белых людей не видели.
Это был невероятный опыт. Жизнь в индийской деревне, общение с соседями, забота, которую мы чувствовали там, какой-нибудь человек, который развозит каждое утро газеты и молоко, дети, соседские собаки, коровы. Все этонастолько смачно, настолько вкусно, и я понял, что мы потеряли, благодаря вот этим далеким странам.
Я нашел Россию в Индии. Я начал смотреть на русскую деревню, на разрушенные церкви XVIII-XIX века, совершенно по-другому. Я понял, что в России люди жили не хуже, любви и тепла было не меньше, были общие песни за столом, солидарность, забота, взаимовыручка, община. Соборность - не просто красивое слово. Я все это увидел в Индии, и понял, что в каком-то смысле индусы самые близкие к русским людям по характеру. И тогда я начал завидовать очень сильно. Я безумно люблю Индию. При этом не понимаю, как некоторые мои знакомые меняют свои имена на индийские. Ну, это просто смешно! Какой же ты Рабиндранат? Ты, Вася, ты Петя, ты Эдик.Тебе нужно со своей землей, со своими предками разбираться.
Что, собственно, возвратившись из Индии, я и сделал.
СЕМЬЯ
В 2010 году я встретился со своей женой Людмилой, сибирячкой из Омска из прекрасной семьи, где есть отец и мать, где есть брат отца, где есть бабушка жены, а у нее 10 правнуков. Когда я это увидел, я понял, что здесь тоже можно жить. В феврале бабушка приезжала к нам на крестины нашей младшей дочери, которой шел второй месяц.
Причем это люди, у которых есть дома и яхты за границей, что не мешает им жить нормальным патриархальным укладом.
15 лет назад, я как-то угомонился. Понял, чего хочу, что нужно для человека, для мужчины.Без опыта религиозной жизни, без храма, без послушания в монастыре все теряет смысл. Неважно, где мы с семьей находимся: в Индии, Африке или Дагестане, – мы всегда идем на службу в православный храм. Если его нет, то я включаю трансляцию из храма – сейчас такое возможно.
Мои дети это знают, и для них это норма жизни, связь с культурным кодом. Это и есть культурный код.
КУЛЬТУРНЫЙ КОД
Я родился в Дагестане и безмерно благодарен своей родине. Будучи русским человеком, я связан с этой землей очень сильно: если бы не моя жизнь внутри достаточно патриархального традиционалистского уклада, который был в Дагестане, я бы и в православие не пришел, и к русскому традиционному сознанию не приблизился. У меня в жизни был период, когда я жил в скиту, был послушником. Я считаю, что этот опыт необходим каждому человеку. Это антропологическая практика. Я был в разных монастырях. Но для меня главное место – Оптина пустынь, где светская культура достигла синергии с православной культуры.Макарий Оптинский и Амвросий Оптинский - великие святые, а также философ Киреевский, писатели Достоевский, Гоголь питали это пространство. И напитывались сами. Я жил в Оптиной месяц. Последний раз был там совсем недавно - уже по работе.
Это духовный и культурный опыт, который нужен каждому человеку. Я считаю, что любая женщина должна поехать в монастырь, пожить там с сестрами, посмотреть, как они живут, как молятся. При этом не обязательно на себя вериги вешать…
В начале двухтысячных я переживал тяжелый духовный кризис: понял, что мне 40 лет, а я занимаюсь черт знает чем, – это был такой стыд, такой ужас и такая боль, что мне захотелось от всего убежать. Из центра Москвы, из этих театральных фестивалей, из каких-то успешных культурных проектов, которых было в моей жизни достаточно. Это была духовная революция внутри. Тогда были мысли уйти в монастырь. Но ни старцы, ни мои духовные отцы этой идеи не поддержали. Они достаточно жестко сказали: твое место в Москве...
НОВЫЕ ГОРИЗОНТЫ
В настоящее время в Новом театре ежедневно идет иммерсивный спектакль «Лубянский гример» по мотивам рассказа Лескова «Тупейный художник». Меня очень радует, что в нашем коллективе много талантливых молодых ребят. У некоторых из них по два-три диплома. Интересно с ними работать.
В планах – премьера спектакля «Скупой» по Мольеру с Леонидом Якубовичем в главной роли. Это совершенно потрясающая работа Якубовича, где он играет Гарпагона.
Также мы думаем возродить поэтические вечера. В январе у нас прошла поэтическая ночь «Памяти Бродского». Артисты Нового театра читали свои любимые стихи, исполнили романсы.
Из больших проектов - открытие «Школы Нового театра» на базе Университета Синергия и нашего Нового театра. Мы хотим воскресить творческую атмосферу Серебряного века и воспитать новых Станиславских, Немировичей-Данченко, Дягилевых.
В Школе есть колледж, специалитет, магистратура и дополнительное образование - четыре направления. Мы будем учить не только мастерству перевоплощения, но и глубокому пониманию русской культуры. Ведь настоящий актер – не тот, кто с выражением произносит со сцены чужие слова, а в первую очередь личность. Для этого мы будем организовывать резиденции в знаковых для русской духовной традиции и для мирового театра местах, где студенты Школы смогут жить и работать во время репетиционных сессий и тренингов.
В апреле у меня в прокат выходит фильм «Русский крест» с Михаилом Пореченковым в главной роли. Я выступил, как режиссер, сценарист и продюсер. Это игровой фильм по поэме великого русского поэта Николая Мельникова. Премьера фильма запланирована на Пасху.
\Ну, а самое ближайшее событие – это презентация моей книги «Русский код». На эту тему мы рассуждаем с известными писателями, философами, рокерами, режиссерами, священниками, художниками, блогерами. В этой книге мы пытаемся создать портрет нашей культуры, которой мы все должны служить.
Автор: СВЕТЛАНА ИВАНОВА
ТЕАТР
Если говорить о том, как я пришел в театр, то здесь большая заслуга моего учителя Эльмиры Юсуфовны, которая у нас в школе преподавала английский. Она была молодой девушкой,двадцати с небольшим лет, только что окончившая университет, любившая и чувствующая английский язык и европейскую культуру. Восхищение западной культурой в 70-е годы было полным и безоговорочным. И современная рок-музыка, и европейский кинематограф, и великий американский роман– все это она несла нам, и это было действительно ошеломляюще для подросткового сознания. Она очень вдохновляла нас, подростков, и способствовала тому, что мы примеряли на себя роли из других культур, из других цивилизаций, из других языков. Мы себя чувствовали героями этих песен, баллад, которые пели музыканты «Лед Зеппелин» на английском языке. И вот это перевоплощение, я думаю, было первым толчком к театру.
Учеба была тесно связана с театрализацией. Изучение английского языка заключалось не просто в заучивании каких-то стихов и текстов, но и в разыгрывании сцен из спектаклей. Помню, мы играли какие-то детские сказки, что-то из английского фольклора или классической английской литературы, того же Диккенса – что-то самое простое.
Сама по себе театральная практика, театральная антропология имеет сильнейшее влияние на людей. Это нечто невероятно важное, ценное и полезное. Дети обязательно должны проходить через театр, который очень серьезно воспитывает. Он учит нас чувствовать другого человека, примерять на себя какие-то роли. Так что можно сказать, что изучение иностранного языка, пожалуй, оказалось главным импульсом, который привел меня в театр.
ДРУГИЕ БЕРЕГА
Первой страной, которую я посетил, стала ГДР. Это было в 1988 году, когда я учился в университете в Воронеже. Моя близкая-близкая подруга была в отношениях с моим близким-близким другом. Друг был из Сирии, а подруга из Германии, и она меня позвала в свою семью.
Семья была профессорская. Мать преподаватель университета, а отец теолог, протестантский ученый, не священник, а именно ученый, изучающий теологию и преподающий ее. Это было еще до падения Берлинской стены, которого в то время никто даже не мог предположить. Восточная Германия, родина Баха, Берлин - впечатления были очень сильными...
Потом я окончил университет, и в течение каких-то нескольких месяцев меня вынесло в пространство международного бизнеса. Я стал человеком абсолютно космополитичным. 70-80 зарубежных командировок в год - чаще, чем раз в неделю.
Приходилось летать по всему миру. Несколько лет жизнь была очень-очень активная. Начало90-х для всей России было временем, когда каждый открывал какие-то аспекты новой жизни.
Я занимался международными финансами, работал в разных компаниях. Мы были нужны государству для того, чтобы интегрировать бывший Советский Союз в новый международный экономический контекст. Тогда к нашей стране был огромный интерес, огромная надежда у всего мира. Очень многие люди думали, что холодная война закончена, теперь наступит эра благоденствия. Теперь все будет хорошо, честно, справедливо и так далее.И естественно, мы, еще со школьных лет влюбленные в западную культуру, рок-музыку, надеялись, что Запад нам принесет вот это «prosperity», эту свободу, процветание, весь этот прекрасный мир – от рок-н-ролла до промискуитета. Никакой семьи, полная свобода в отношениях с девушками... Это такая подростковая болезнь – «бумерит», как ее называет мой любимый американский философ Кен Уилбер. То есть, не преодоление детских комплексов, инфантилизм - общая болезнь моего поколения. И избавляться от этого было очень сложно.
АМЕРИКА
Америку в то время я знал намного лучше, чем Россию.
Мои друзья шутили: ты так хорошо знаешь американскую политическую географию, ты не шпион, случайно? В США я был почти везде:Ниагара, Массачусетс, Северный Бостон, Нью-Йорк, Вашингтон, Балтимор, Филадельфия, Флорида, Атланта, Средний Запад, Лос-Анджелес, Сан-Диего - мог проехать 20 штатов за один присест. Америка очень разнообразная страна, в этом отношении. Она похожа на Россию. Это удивительное пространство, где есть и одноэтажная Америка, и Атлантик-Сити с его казино, и Нью-Йорк с его Манхэттеном.
Я легко мог объяснить, как с 30-й улицы дойти до какого-нибудь театра, или от универмага Macy’s до Хадсон-стрит. Вот перекресток Бродвея, вот мой любимый магазин, вот моя любимая галерея, вот мой любимый клуб, вот еще другой клуб, вот пятый, вот десятый…
Было полное ощущение, что ты в центре мира, а вокруг много хороших друзей, с которыми тебе очень интересно. Это и крупный культурный чиновник, к которому я мог приехать в одну из башен-близнецов, чтобы просто пообщаться, и руководитель Фонда Рокфеллера, который потом приезжал ко мне в Москву, и мы вместе много раз обедали.
Все это сперва было мною любимо. А потом начался процесс разочарования и понимания изнанки. Вот ты заходишь в лифт, видишь широко улыбающегося человека, и думаешь: а почему у нас люди такие угрюмые? Но проходит время, годы, и начинаешь понимать, что у людей за душой. Ты видишь, что за этой улыбкой нет искренности, нет реальной открытости, нет той душевности, которая так часто поражает в русских людях. Ты начинаешь видеть суть - лицедейство, фальшь. Эгоизм и индивидуализм, которые являются обратной стороной той свободы, при которой человек, возводя ее как высшую ценность, становится свободным от Бога, от родины, от обязательств перед семьей, перед предками…
Был ли у меня соблазн остаться в Америке? Да, конечно! Я думал об этом. Но бомбардировка Югославии, Белграда для меня стала водоразделом. Я не мог поверить в то, что эта свободная западная цивилизация способна на такое. И у меня в жизни началась новая фаза.
ЗАНЗИБАР И ИНДИЯ
Я видел, как много западных людей, которые мне интересны, как много моих друзей-художников разочаровываются и отходят от западных реалий, бегут в йогу, в медитацию, в Индию, в Китай, в Африку. Я тоже такой путь прошел, весьма агрессивно осваивая эти территории.
2004- 2005-й год. Это было время, когда мои театральные занятия позволяли ненормированный рабочий день. Я работоголик, и работа для меня это 24 часа в сутки. При этом я мог позволить себе летом на несколько месяцев уехать куда-нибудь на побережье Индийского океана и провести там два-три месяца. И это были не традиционные туристические поездки.
Я просто приезжал и жил на Занзибаре - любимейшее место, одно из самых лучших на планете. Я жил в самом центре Стоунтауна, города с удивительной историей, комбинацией индийского, арабского, африканского и английского влияний. Когда эти четыре фактора соединяются, они действуют в таком динамическом равновесии. У меня до сих пор там очень близкие люди, связи, какие-то отношения, мы там чуть ли не бизнес запускали... Мой близкий друг из Англии сделал на Занзибаре успешный международный музыкальный фестиваль, который до сих пор существует. Это один из главных этнофестивалей в мире.
Потом я долгое время жил в Индии. Это удивительная страна. Она может обманывать так, как ни одна другая. Приезжаешь и видишь там нищих на улицах и думаешь, что это просто какой-то трэш, ужас. А потом тебе говорят: это второе место в мире по количеству долларовых миллионеров, или: там самое большое количество сокровищ вообще на планете.
А как это? А так: Индия может спрятаться. У нее удивительная древняя и очень сокровенная культура. Двое моих детей - сын и дочь десятии пяти лет - родились в Индии, высоко в Гималаях. Мы жили в деревнях, где, я думаю, после английской колониальной администрации вообще белых людей не видели.
Это был невероятный опыт. Жизнь в индийской деревне, общение с соседями, забота, которую мы чувствовали там, какой-нибудь человек, который развозит каждое утро газеты и молоко, дети, соседские собаки, коровы. Все этонастолько смачно, настолько вкусно, и я понял, что мы потеряли, благодаря вот этим далеким странам.
Я нашел Россию в Индии. Я начал смотреть на русскую деревню, на разрушенные церкви XVIII-XIX века, совершенно по-другому. Я понял, что в России люди жили не хуже, любви и тепла было не меньше, были общие песни за столом, солидарность, забота, взаимовыручка, община. Соборность - не просто красивое слово. Я все это увидел в Индии, и понял, что в каком-то смысле индусы самые близкие к русским людям по характеру. И тогда я начал завидовать очень сильно. Я безумно люблю Индию. При этом не понимаю, как некоторые мои знакомые меняют свои имена на индийские. Ну, это просто смешно! Какой же ты Рабиндранат? Ты, Вася, ты Петя, ты Эдик.Тебе нужно со своей землей, со своими предками разбираться.
Что, собственно, возвратившись из Индии, я и сделал.
СЕМЬЯ
В 2010 году я встретился со своей женой Людмилой, сибирячкой из Омска из прекрасной семьи, где есть отец и мать, где есть брат отца, где есть бабушка жены, а у нее 10 правнуков. Когда я это увидел, я понял, что здесь тоже можно жить. В феврале бабушка приезжала к нам на крестины нашей младшей дочери, которой шел второй месяц.
Причем это люди, у которых есть дома и яхты за границей, что не мешает им жить нормальным патриархальным укладом.
15 лет назад, я как-то угомонился. Понял, чего хочу, что нужно для человека, для мужчины.Без опыта религиозной жизни, без храма, без послушания в монастыре все теряет смысл. Неважно, где мы с семьей находимся: в Индии, Африке или Дагестане, – мы всегда идем на службу в православный храм. Если его нет, то я включаю трансляцию из храма – сейчас такое возможно.
Мои дети это знают, и для них это норма жизни, связь с культурным кодом. Это и есть культурный код.
КУЛЬТУРНЫЙ КОД
Я родился в Дагестане и безмерно благодарен своей родине. Будучи русским человеком, я связан с этой землей очень сильно: если бы не моя жизнь внутри достаточно патриархального традиционалистского уклада, который был в Дагестане, я бы и в православие не пришел, и к русскому традиционному сознанию не приблизился. У меня в жизни был период, когда я жил в скиту, был послушником. Я считаю, что этот опыт необходим каждому человеку. Это антропологическая практика. Я был в разных монастырях. Но для меня главное место – Оптина пустынь, где светская культура достигла синергии с православной культуры.Макарий Оптинский и Амвросий Оптинский - великие святые, а также философ Киреевский, писатели Достоевский, Гоголь питали это пространство. И напитывались сами. Я жил в Оптиной месяц. Последний раз был там совсем недавно - уже по работе.
Это духовный и культурный опыт, который нужен каждому человеку. Я считаю, что любая женщина должна поехать в монастырь, пожить там с сестрами, посмотреть, как они живут, как молятся. При этом не обязательно на себя вериги вешать…
В начале двухтысячных я переживал тяжелый духовный кризис: понял, что мне 40 лет, а я занимаюсь черт знает чем, – это был такой стыд, такой ужас и такая боль, что мне захотелось от всего убежать. Из центра Москвы, из этих театральных фестивалей, из каких-то успешных культурных проектов, которых было в моей жизни достаточно. Это была духовная революция внутри. Тогда были мысли уйти в монастырь. Но ни старцы, ни мои духовные отцы этой идеи не поддержали. Они достаточно жестко сказали: твое место в Москве...
НОВЫЕ ГОРИЗОНТЫ
В настоящее время в Новом театре ежедневно идет иммерсивный спектакль «Лубянский гример» по мотивам рассказа Лескова «Тупейный художник». Меня очень радует, что в нашем коллективе много талантливых молодых ребят. У некоторых из них по два-три диплома. Интересно с ними работать.
В планах – премьера спектакля «Скупой» по Мольеру с Леонидом Якубовичем в главной роли. Это совершенно потрясающая работа Якубовича, где он играет Гарпагона.
Также мы думаем возродить поэтические вечера. В январе у нас прошла поэтическая ночь «Памяти Бродского». Артисты Нового театра читали свои любимые стихи, исполнили романсы.
Из больших проектов - открытие «Школы Нового театра» на базе Университета Синергия и нашего Нового театра. Мы хотим воскресить творческую атмосферу Серебряного века и воспитать новых Станиславских, Немировичей-Данченко, Дягилевых.
В Школе есть колледж, специалитет, магистратура и дополнительное образование - четыре направления. Мы будем учить не только мастерству перевоплощения, но и глубокому пониманию русской культуры. Ведь настоящий актер – не тот, кто с выражением произносит со сцены чужие слова, а в первую очередь личность. Для этого мы будем организовывать резиденции в знаковых для русской духовной традиции и для мирового театра местах, где студенты Школы смогут жить и работать во время репетиционных сессий и тренингов.
В апреле у меня в прокат выходит фильм «Русский крест» с Михаилом Пореченковым в главной роли. Я выступил, как режиссер, сценарист и продюсер. Это игровой фильм по поэме великого русского поэта Николая Мельникова. Премьера фильма запланирована на Пасху.
\Ну, а самое ближайшее событие – это презентация моей книги «Русский код». На эту тему мы рассуждаем с известными писателями, философами, рокерами, режиссерами, священниками, художниками, блогерами. В этой книге мы пытаемся создать портрет нашей культуры, которой мы все должны служить.
Автор: СВЕТЛАНА ИВАНОВА
